То, что Балабанову под силу заставить зрителя испытать тошноту даже не прибегая к натурализму, было понятно уже после «Про уродов и людей». До недавнего времени этот неоднозначный талант режиссера можно было рассматривать в ряду прочих талантов, среди которых -  умение поймать интонацию времени, бескомпромиссно и емко ее выразить. Но «Груз 200» основательно сместил акценты. После него «Морфий» с его анатомическими подробностями телесного и душевного распада выглядит уже неизбежным шагом в однажды выбранном направлении – в глушь и жуть.

Действие автобиографичных рассказов Булгакова происходит в унылом захолустье, из которого герой рад вырваться даже в мелкий уездный город. Балабанов логически развил булгаковский образ глухомани до гоголевской чертовщины, когда метель, собачий вой и отголоски революции (действие происходит в 1917 году) – все пронизано мороком, который неизбежно погубит попавшего в ловушку героя.

Молодого доктора Полякова (Леонид Бичевин), которому предстоит провести зиму в маленькой деревенской больнице, сани везут мимо кладбищенских крестов. На месте его встречает мрачный фельдшер (неузнаваемый в бороде Андрей Панин) и две сестры милосердия, одна из которых (Ингеборга Дапкунайте), особенно мила и расположена  к герою. Она же и сделает Полякову первый укол морфия, спасая его всего-навсего от аллергии. Первым шагом к гибели станет фатальная случайность.

А пока Поляков со рвением берется за работу: принимает трудные роды и проводит операции – все словно по наитию (в интервью Балабанов называет героя гением). Эпизоды врачебных испытаний перекочевали в фильм из «Записок юного врача» практически без изменений: девушке, попавшей в льняную мялку, Поляков мастерски ампутирует ногу, больной крупом девочке вставляет стальное горло… Раздробленные кости, разверстая плоть предъявлены зрителю в подробностях: немигающий взгляд на разъятую материю. И если зритель кривится и отворачивается, его догоняет усмешка режиссера: смотри, это же и есть кино. Недаром финальная сцена фильма разворачивается в кинотеатре, куда забредает окончательно сбившийся с пути Поляков.

В своей всегдашней манере Балабанов полностью уходит от психологизма, и материал «Записок юного врача» этому только способствует. Но еще больше способствует сценарий, написанный Сергеем Бодровым-младшим – несколько лет назад они с Балабановом вместе обсуждали будущий фильм. Именно Бодров составил из «Записок юного врача» и «Морфия» единую историю падения, окончательной победы смерти над человеческой плотью.

В одном из первых эпизодов фильма Полякову приходится разговаривать с фельдшером на фоне мертвого тела, которое лежит в бане в ожидании омовения. С какой бы стороны ни следила камера за собеседниками, все время натыкается на труп, невольным свидетелем лежащий у них за спиной. Ясно, что диалог в такой атмосфере не складывается. И не сложится за весь фильм – ни у кого ни с кем. Герои существуют в ситуации взаимного отчуждения, достигающего апогея в финале.

Человек как таковой предстает у Балабанова абсолютно бездуховным существом, способным в лучшем случае на рефлексы. Актер Леонид Бичевин (Валера из «Груза 200», Че из «Однажды в провинции») демонстрирует скованные движения и блеклые интонации – надо полагать, не в силу непрофессионализма, а в рамках концепции фильма. Дапкунайте, вначале играющая этакий «луч света в темном царстве», проживает на экране всю историю типичной наркотической деградации.

Балабанов делает акцент на тьме существования, которая становится выносимой или, напротив, невыносимой – в зависимости от концентрации морфия в крови. Обычные для фильмов на наркотическую тематику видения у Балабанова заменяет музыка. Моменты эйфории сопровождаются пением Вертинского: «В бананово-лимонном Сингапуре…» (логичное продолжение «В краю магнолий плещет море» из «Груза 200»). Ломка – это мелкая дрожь и рвотные спазмы. И если это вызывает брезгливость, то не больше чем рассуждения о революции соседа-помещика (Сергей Гармаш) или эпилептический припадок, настигший мужика в сенях больницы. «Морфий», как сыпью, пестрит симптомами смерти, а они, ясное дело, не лечатся. Жизнь приходится искать где-то в другом месте. Возможно, на страницах Булгакова. И уж точно за пределами кинотеатра.

Мария ГРОСИЦКАЯ