"Цирк не любить, все равно, что детей не любить", - поется в одной известной песенке. И действительно, когда ты оказываешься под цветным куполом, где взрослые люди кувыркаются и дурачатся, а дикие животные катаются на велосипеде и прыгают через огненное кольцо начинаешь ощущать себя восторженным ребенком. Много лет ауру цирка на Цветном бульваре создавал великий клоун, замечательный артист и душевный человек Юрий Владимирович Никулин. Сейчас его дело продолжает сын Максим Никулин. Помимо того, что он сохраняет знаменитую атмосферу “старого цирка”, он еще снимает о нем телевизионную программу “Мой цирк”.
   
    - Было бы неверно говорить с сыном Юрия Никулина и не вспомнить о самом Юрии Владимировиче. Папин авторитет не давит непосильным грузом на плечи?
   
    - Я понимаю, что быть сыном великого артиста тяжело, но это в том случае, если бы я пошел по его стопам. Я выбрал другое ремесло, поэтому мне никто и не тычет, мол, тебе далеко до папы. Правда, иногда пытаются говорить: “Вот, при Никулине в цирке была особая аура!”. Нет ауры, нет отца, что теперь сделаешь? Но это не оттого, что я хуже, просто, он – гений, а я нормальный человек. В общем то, я никогда не чувствовал нависшую над головой тучу отцовского авторитета. В детстве учился в обыкновенной школе, хулиганил, как все, бил окна, двойки получал. У педагогов был излюбленный прием против меня, когда становился неуправляем, они грозили, что напишут отцу на гастроли. Нечестный прием, потому, что я понимал, что не напишут, куда писать, если он мотался по всей стране. Я подсчитал, что своих родителей я за год видел общей сложностью месяц-два. Я даже родился, когда отец был на съемках, слава Богу, еще мама оказалась рядом…(засмеялся)
   
    - Вы росли в цирковой семье, неужели никогда не хотели стать клоуном?
   
    - Сколько себя помню, такого желания у меня не было, я мечтал быть музыкантом, кинооператором… Все закончилось тем, что я поступил на Жур Фак МГУ, по окончании которого оттачивал перо в “Московском комсомольце”. Что такое центральная пресса в конце семидесятых, объяснять не надо: “… сталевар Сидоренко выполнил личную пятилетку за три года…” Писать о трудовых подвигах в строгих рамках дозволенного мне было в тягость, и я пошел работать на радио “Маяк”. Здесь, конечно за своей спиной я слышал шепоток, мол, пристроили сынка на работу. Пришлось доказывать, что я и сам чего-то стОю. В конце концов, я понял, что самое главное убедить себя в своей состоятельности, тогда сплетни и слухи перестают волновать.
   
    - Ходят легенды о вашей сверх недисциплинированности в бытность вашей работы на программе “Утро”.
   
    - Сначала была программа “Время”, в ней обо мне сложилось мнение, как о настоящем раздолбае, которому ни в коем случае нельзя доверять политические сюжеты. В них нет никакого творчества, зато строгое соблюдение субординации. Руководство боялось, что я что-нибудь “ляпну”, а вырезать это в прямом эфире никак нельзя.
   
    - Прямой эфир – сложный телевизионный жанр, он требует высокого профессионализма.
   
    - Но мне очень нравилось так работать. С одной стороны, это дисциплинирует, а с другой – я страшный лентяй, а прямой эфир избавляет от многих рутинных операций, просто берешь микрофон и говоришь… что хочешь, ну, если не говоришь, то хотя бы чувствуешь, что можешь сказать. Эта свобода слова греет! В этом смысле на программе “Утро”, или как она сначала называлась “60 минут, 90…120” я получал полное удовольствие. Весь эфир ты честно работаешь перед камерой. А до этого сам пишешь сценарий, приглашаешь гостей, отбираешь готовые сюжеты, что-то заказываешь корреспондентам, что-то снимаешь сам…
   
    - А вам не приходилось приглашать к себе на эфир отца?
   
    - Я делал с ним интервью для Болгарского телевидения, записывал передачу на радио, а вот для “Утра” его снимать не пришлось. Дело в том, что в мое время на телевидении бытовала фраза: “Династии хороши только на заводе”.
   
    - И поэтому вас “попросили” с телевидения?
   
    - Меня не просили с телевидения, меня выгоняли из эфира. Выгоняли часто, на неделю, на месяц… Я был первым, кто в прямом эфире стал рассказывать еврейские анекдоты. После чего, многие евреи стали считать меня антисемитом, а многие русские – сионистом. Появлялись новые анекдоты, и я их снова выдавал в эфир – мне нравилось, когда шутка подкрепляла или комментировала сюжет, а руководство это раздражало. Помню, был у меня в передаче разговор о военной операции в Ираке “Буря в пустыне”, и я пригласил на эфир Иракского журналиста. Это же не верно, что событие освещается только нашей стороной. Мне за это “дали по голове” и на месяц отстранили от эфира с формулировкой: за политическую бестактность. Потом меня отстранили от работы за то, что я позволил себе дать комментарии к сюжету. Я был вынужден пустить в эфир явно заказной материал – отказаться было нельзя, стояли все руководящие подписи. И тогда я высказал зрителям свое мнение, что я не согласен с тем, что будет показано. Таких эпизодов в моей работе очень много. И я не потому это делал, что я такой смелый, а потому, что мне противно говорить зрителям неприкрытую ложь. Я сейчас задумался, знаете, я же не разу не делал заказных материалов, мне как-то и гонораров хватало.
   
    - И все-таки с телевидением пришлось расстаться?
   
    - Так сложилась ситуация. Был убит зам. директора цирка, заместитель моего отца. Отец сказал, что больше не может рисковать чужими жизнями, и попросил меня помочь ему в организационных вопросах на общественных началах. Не успел я появиться в цирке, в “МК” появляется заметка “Юрий Никулин взял к себе на работу сына”. Это известие было весьма неадекватно встречено у меня на работе и меня снова поперли из эфира, мол, теперь у тебя есть, где работать. Я не выдержал и просто ушел, не увольняясь. Заявление об уходе я написал позже, когда организовывалось ОРТ, а мог бы и не писать, потому что сами они меня уволить не могли. И все это время мне начисляли зарплату. Уходя, я официально попрощался со зрителями, объявил в эфире, что больше не буду вести эту программу. С тех пор я в цирке.
   
    - В то время у вас не было других предложений на телевидении?
   
    - Нет. Пол года назад Костя Эрнст в шутку предложил вернуться в “Утро”.
   
    - Существует мнение, что телевидение привязывает. Человек, который прикоснулся к магии ТВ, от нее уже не может отказаться, даже если поработал там немного.
   
    - Первое время мне по ночам снилось, что я веду эфир, снились экстремальные ситуации, что я опаздываю на эфир, что должны прийти люди, они не пришли, а я не знаю, о чем говорить, что не принесли текст, что самое важное сообщение потерялось… Это действительно очень серьезно от этого никуда не денешься. Телевидение - это больше, чем наркотик. Поэтому идея делать программу о цирке возникла сразу, а чтоб ее воплотить понадобилось немало времени. Готовый пилот мы носили по всем каналам, нам говорили: “Это здорово!”, а когда дело доходило до денег, отказывались. Я сдуру пошел к Александру Олейникову предлагать программу под названием “Мой цирк”, в то время , когда он вел “Мое кино”. Естественно, что иначе как негативно на мое предложение он отреагировать не мог. Я даже не сразу сообразил, почему у Саши так лицо скривилось… Мы хотели, чтобы цирк для каждого стал родным и знакомым, чтобы любой мог сказать: “Это мой цирк”. Программа о событиях, о людях, о династиях, о детях и животных, обо всем, что касается цирка. Это действительно семейная программа, кстати, как и ваша газета. У нас своя студия, своя аппаратура, мы на полной самоокупаемости и с удовольствием сотрудничаем с каналом Культура.
   
    - Мы слышали, что в личной жизни счастья вы достигли лишь с третьей попытки.
   
    - Первый раз женился в 18 лет, а в 19 уже развелся – это не подвиг и не преступление, поэтому говорить об этом нет смысла. В этом возрасте в голове еще ничего нет, а хочется показать себя ужасно взрослым… Со вторым браком тоже ничего хорошего не получилось, но получилась дочка, она уже взрослая, ей 19 лет. К сожалению, мы почти не видимся. С Марией, моей последней женой, да и единственной, по сути, мы вместе уже пятнадцать лет, растут двое сыновей Юра 14 лет и Максим 11 лет. Юрку мой отец называл своим приемником, говорил: "Смешной, может быть, станет клоуном". Нормальные, подвижные мальчишки, дерутся, получают двойки в самой обыкновенной школе. Я считаю, что отметки никогда не были мерилом уровня знаний, да и знания – понятие весьма относительное: из всего, что я учил в школе, мне в жизни ничего не пригодилось. Важнее, каким ты будешь человеком. Я от сыновей немногого прошу: чтобы не врали, чтобы вели себя пристойно и чтобы не были злыми. Пока мои мальчишки это выполняют.
   
    - А в цирк к вам часто приходят?
   
    - Да, довольно часто, им нравится цирк, там у них полно знакомых: один бежит к обезьянам, другой к медведям. Но если говорить о цирке, как о профессии, такой тяги я у них не замечаю.
   
    - Хотите, чтоб они продолжили династию?
   
    - С одной стороны, – наверное, хочу, а с другой – не хотелось бы, им это навязывать. Все-таки в моей жизни цирк появился в некоторой степени, насильственным образом…