Отголосок детства

    - Говорят, что кино – это своеобразная лотерея: если сразу повезет с ролью, то будет и слава, и много работы, и признание поклонниц и материальное благополучие… Был ли в вашей жизни такой «выигрышный билетик»?

    - С кино мне повезло сразу. Когда я закончил ВГИК, весь наш курс сразу же зачислили в штат театра Киноактера и очень многих расхватали на съемки. Тут-то передо мной и встала дилемма: уезжать в Кунгур на съемки «Чужой родни» или в Ленинград на пробы «Дела Румянцева». Вопрос разрешила старая добрая поговорка: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе» - я поехал на съемки, все-таки там я уже был утвержден. Два месяца я провел в замечательной компании с Ноной Мордюковой и Николаем Рыбниковым – молодые, веселые, шаловливые… Ну а через два месяца съемки переехали в Ленинград – тут-то и оказалось, что роль шофера Евдокимова в «Деле Румянцева» вакантна, словно меня дожидалась. Фортуна улыбнулась мне снова, потому что для начала творческого пути это очень выигрышная роль, да и фильм полюбился зрителям и принес мне немалый успех.

    - Ваш герой, встретив своего однофамильца, пацана-детдомовца Сашку, решает его усыновить. Вы так убедительны в сцене знакомства с мальчиком - эта трогательная ситуация вызывала какие-то ассоциации с личными переживаниями?

    - Я тоже вырос в детдоме и прекрасно понимал переживания маленького Сашки, который мечтал о семье, но решил, что его никогда не усыновят, потому, что он рыжий. Детдомовские детишки всегда мечтают найти родителей. Я остался один, когда мне было десять лет – шла война, мои родители были военными, политруками: мама погибла на фронте, а отец умер от ран. Поэтому меня и определили в детский дом. Я хорошо помню то время – электрички, набитые нищими, калеками, одни действительно пострадавшие от войны, другие прикидывались таковыми – попрошайки, предпочитающие жить за счет жалости других были всегда, не перевелись они и сейчас. В поездах шныряло полно беспризорных детишек. Я и сам убегал из детдомов, потому, что далеко не везде были нормальные условия: жестокие педагоги, сами ребята – маленькие преступники, пили, кололись наркотиками, воровали, могли и убить запросто. В конце концов, я оказался в Поволжье и словно попал в рай – обрел и друга на всю жизнь, и будущую профессию…

    - И, наверное, первую любовь?

    - Мне столько лет, что первая любовь уже позабылась. Да и не самое приятное это воспоминание – первый поцелуй, первый сексуальный опыт – робкий и неловкий. Мне кажется, большинство мужчин эти эпизоды воспринимают, как конфуз и стараются не вспоминать. Я никогда не слыл Дон Жуаном, а в юности вообще был скромным и стеснительным.

    - После войны было раздельное обучение мальчиков и девочек, а детские дома тоже были отдельные?

    - Нет, мы жили вместе, только селились на разных этажах. Девчонки для меня были просто друзьями, никаких эротических мыслей у меня тогда еще не возникало, моя страсть была обращена к лошадям – все свободное время проводил на конюшне, ходил в ночное и даже возил по делам нашего директора. Однажды переднее колесо в телеге отвалилось, и директор кубарем свалился с воза – такие моменты вспоминаются часто, а девчонки…они стерлись из памяти. Хотя у других ребят бывало всякое, и подглядывали за девочками и старались ухватить их за что-нибудь мягкое… А те не сопротивлялись, потому, что отношения у нас в детском доме были очень близкие, родственные, и я думаю, если бы парень попросил девочку о близости, она бы не отказала, из чувства братской любви. Но мы были голодные, слабые и думали совсем о другом.

    Режиссер не позволил жениться

    - По идее вы должны были избрать более патриотическую профессию.

    - Театральным искусством я увлекался с детства. У нас была воспитательница, бывшая актриса, трогательная, добрая, она приобщила нас к самодеятельности. Но я собирался поступать в военное училище, где учился мой друг Сашка – он старше на год, и первым «проложил туда дорожку». А я провалился по зрению. Поэтому после десятого класса я оказался в Москве, перед лицом приемной комиссии ВГИКа. У меня не было ни знакомых, ни родственников, но, как ни странно, я сразу поступил на курс Ольги Рыжовой и Бориса Бибикова. О, это был еще ТОТ курс: Т. Конюхова, Н. Румянцева, Ю. Белов, И. Извицкая, М. Булгакова… яркие личности, трагические судьбы.

    - Красивые женщины…

    - Да женщины у нас на курсе были красивые – это не только мое мнение… Но мы тогда были увлечены учебой: занятия продолжались допоздна, а еще хотелось где-то подработать в массовке или на учебной студии – платили за это копейки, но ведь и на 28 рублей стипендии не проживешь. Поэтому девушки снова откладывались до лучших времен.

    - По идее такие времена для вас наступили очень скоро, сразу после фильма «Дело Румянцева». Даже и не спрашиваем о величине армии ваших поклонниц, расскажите, как они о себе заявляли.

    - Ну, вы сами, наверное, знаете, как проявляют себя поклонницы – присылают письма, просят на улице автографы. В письмах обычно одни и те же слова, поэтому читать их все нет необходимости, да и времени. Одна очень находчивая девушка решила обратить на себя внимание тем, что сфотографировалась голая, разрезала карточку на десять частей и в каждом письме отправляла один кусочек.

    - Она вас этим заинтриговала?

    - Меня? А почему вы так уверены, что это было со мной? Наверное, не по-мужски хватиться подобными подвигами перед двумя милыми особами. Вы не путайте, мой персонаж Евдокимов – не был героем-любовником, режиссер даже не позволил ему завести роман, хоть я его об этом очень просил. Мне так хотелось, чтобы Евдокимов был не просто отцом мальчика, а чтобы у него появилась любимая девушка, а потом и жена – мечталось мне поиграть в кино любовь, но…я с любовью оплошал, за кадром мой роман остался, а на экране я любви не знал и раза два лишь целовался… Одного актера-любовника на творческом вечере спросили: «Вы по-настоящему целуетесь в кино?». Он ответил: «А что делать? Мне же за это деньги платят». «Не пыльная у вас работка», - последовала реплика из зала. Вот о такой «непыльной» работке я мечтал. И однажды… Мне предложили сценарий по рассказу Платонова «Фро». Я прочитал и понял, что это, то, что надо: там и страдания, и поцелуи, и объятия, и даже постельная сцена – мне предлагалась роль мужа главной героини, который надолго уезжал строить дорогу и вот вернулся к истосковавшейся жене. Мою радость подогревало еще и то, что партнерша была настоящей красавицей.

    Любовь без рук, без ног

    - Такие кино-страсти нередко переходят в реальную жизнь.

    - Да, но она была замужем, да еще и за режиссером этой картина, к тому же муж – грузин и очень ревнивый. Поэтому он наложил табу на объятия и поцелуи, объясняя свой запрет тем, что у Платонова любовь платоническая, что его герои лишь страдают, изжигая себя страстью и желанием. Но я не терял надежды – впереди предстояли съемки постельной сцены. В этот день режиссер долго изучал наше ложе, наконец, позволил мне раздеться до пояса и лечь. А потом подозвал бутафора, велел ему принести две подушки и положил их рядом со мной – мою «жену» он уложил с другой стороны от подушек и накрыл нас простыней. Я подумал: «Не все потеряно, руки-то у меня свободны, уж как-нибудь я до милой дотянусь и все-таки обниму ее». Заработала камера. И только я потянул к партнерше руку, последовал возглас: «Стоп, никаких рук!». И так каждый дубль, все мои страстные порывы пресекались на корне, с нас снимали простыню, чтобы унять наше физическое волнение. Вот так по воле режиссера никакого удовольствия от этой любви я не получил.

    - Больше о «непыльной работке» вы не мечтали?

    - Все равно мечтал, видимо, я из тех мужчин, кого неудачи не останавливают. Через некоторое время меня пригласили на картину «Любовь Серафима Фролова», сюжет драматический, трогательный. Мой герой Ромка, инвалид с детства, во время войны остался в тылу, а его жена ушла на фронт. Отвоевала, вернулась домой и застала мужа с другой женщиной. Жена выхватывает солдатский ремень и, охаживая им изменщика, выгоняет его из дома. Лариса Лужина играла мою жену, а Тамара Семина любовницу. Раньше мы снимали каждую сцену по несколько дублей, не то, что теперь. После первого дубля я покрылся поперечными красными полосками, после второго кровоподтеками, а потом и синяки появились – благо мастер по гриму каждый раз эти следы «страсти нежной» красочкой замазывал. С тех пор, как заходит разговор о любви, меня в дрожь бросает.

    - Отношения с такой жестокой партнершей не испортились?

    - Она же не виновата. Мы очень хорошо друг к другу относимся до сих пор.

    - Раз уж романы в кадре не получались, наверное, они возникали за кадром, ведь среди ваших партнерш было немало обаятельных женщин?

    - А вам ваши интервьюируемые часто рассказывают о своих служебных романах?

    - Бывает.

    - Возможно, эти люди просто сплетники, или хотят произвести на вас впечатление, рассказывая о своих «подвигах». Некоторые из них могут даже придумать себе личную жизнь, если Дон Жуанских достижений маловато – все это ради собственной рекламы. Это их дело, и я их не осуждаю. Конечно, и у меня отношения с женщинами возникали, но воспоминания о них я оставлю себе, с вашего позволения. Я, видимо, плохой артист: я не умею себя рекламировать, и в амурном плане тоже. Это мне всегда мешало, потому, что искусство – это рынок, в нем надо уметь себя показать и предложить, артисты испокон веков на рыночной бирже стоят – нас выбирают, заглядывают в зубы, как лошадям, щупают, особенно наших актрис любят за задницу потрогать, говорят: «Улыбнись, повернись, побеги», - снимают на пленку, а потом из десятков выбирают одного. Вот так всю жизнь и «продаюсь», 50 лет почти, но так и не научился за себя просить. Я был воспитан в традициях: уступи дорогу помоги ближнему, поэтому не раз страдал. Меня пригласили в картину «Летят журавли» на роль фронтового товарища персонажа Баталова – очень интересная и заметная работа. Но буквально накануне я снялся с Баталовым в «Деле Румянцева», поэтому искренне поделился с режиссером своими сомнениями, что зритель будет отвлекаться от сюжета, вспоминая, где он раньше видел наш дуэт. Режиссер меня поблагодарил и взял другого артиста. Потом, когда я увидел готовый фильм, я заплакал от обиды – отказаться от фильма, который отметили даже за рубежом. После этой картины Татьяну Самойлову приглашали играть Анну Каренину в Голливудской экранизации романа.

    - И она отказалась!?

    - Она согласилась, но комиссия решила, что советская актриса не может работать за границей без присмотра. Тогда с выездом из страны вообще было очень сложно, мы проходили несколько комиссий, расписывались в бумаге: «Обязуюсь не выходить из гостиницы один без разрешения старшего по группе, не общаться с иностранцами, без разрешения старшего группы не посещать увеселительные заведения»,… и т.д. А того, кто нарушал правила – высылали в 24 часа назад в Союз. И тогда уже ты невыездной. Такие случаи были: напился, подрался, с женщиной общался в специально отведенном для этого месте… поняли в каком? Соблазнов много, потому что уровень нашей жизни был несравненно ниже, когда я вернулся из Берлина в Москву, мне показалось, что из цветного фильма я попал в черно-белый.

    И мертвый вскочит

    - Вы много снимались в военных фильмах, не приходилось получать травмы?

    - Да, снимался много…ходил в атаку дублей 100, на танке, на коне и пешим, сам трюки делал, как никто, в батальных игрищах потешных, то побеждал, то погибал геройской смертью, киношной – на этом свете воскресал, награды получал заочно… Во время съемок фильма «Жаворонок» я чуть не остался без ноги. Там мой герой вместе с товарищами бежит из плена прямо на танке, в какой-то момент он покидает танк и попадает в окружение немцев, его травят собаками, гонят по речушке. Обессиленный, он падает. Тут и появляется танк, наезжает на моего героя, и через нижний люк солдата втаскивают в советскую машину. Танк был настоящий, водитель-сержант тоже, отметили ложбиночку, в которую я упаду и маршрут танка. И вот я мокрый по этим скользким камням бегу, выбиваясь из сил, падаю… и вижу, что моя нога как раз на том месте, куда направляется гусеница танка. В самый последний момент я успел ее убрать. Потом сержант, пожав плечами, сказал: «Откуда же я знаю, что у вас в сценарии, может нога не настоящая». К сожалению, риск на съемках нередкое дело. Были случаи, когда подрывался на пиротехнических снарядах. А в «Неуловимых мстителях» моего персонажа Игната Уши убивают за то, что тот упустил пленного Даньку. Актер Копелян уже застрелил меня, я лежу буквально под копытами его коня. И вдруг у меня над ухом раздается еще один выстрел маузера – артист случайно нажал на спусковой курок. От неожиданности меня, мертвого буквально подбросило над землей – это видно даже в кадре.

    - Не хотелось после подобного отказаться от опасных ролей?

    - А что делать, снимут другого, а я вообще без работы останусь – приходилось рисковать, другие вообще погибали. К примеру, Урбанский лишился жизни только из-за несоблюдения техники безопасности, а не из-за алчности, как принято считать. Да, он хотел заработать, потому что жена должна была вот-вот родить, хотелось привезти ее в нормальную квартиру, а денег нет, зарплата, как у уборщицы 80 рублей, а за каждый трюк платили 300 рублей. Техники поленились укрепить песчаный бархан, и человека не стало. Это судьба.

    Смеяться будем с разрешения

    - Вы верите в судьбу?

    - Не задумываюсь над ней: что будет, то будет, а потом, если всем неудачам приписывать влияние судьбы, можно с ума сойти. К примеру, я снимался в фильме «Уникум» - это про человека, который умел передавать свои сны другим. По началу ему снилась жирная корова с пастухом – я играл этого пастуха. А когда фильм уже готовили в прокат, вышла продовольственная программа, в которой особую роль придавали развитию животноводства. Один из чиновников увидел в сценах с коровой намек на то, что продовольственная программа советскому народу только снится. Эпизод вырезали из картины вместе со мной. Это судьба? Нет, самодурство. В то время вообще, чтобы снять комедию, надо было получить разрешение в министерстве той отрасли, над которой предполагалось посмеяться, поэтому ни армия, ни милиция, ни рабочий человек предметом шутки стать не могли. Оставались уголовные элементы да пришельцы иных миров. То же самое и катастрофа могла произойти только по вине природных явлений или необъяснимых обстоятельств.

    - Это как в фильме с Высоцким «713-й просит посадку», где экипаж самолета мистически заснул?

    - Да-да-да. Кстати с Высоцким я снимался дважды – сначала это был совсем мальчишка, с гитарой на веревочке - он только начинал сниматься, а потом, через пятнадцать лет я встретил его, уже признанного и опытного. Он очень изменился, не позволил себя сильно гримировать, быстренько отработал сцену и улетел в Париж, к Марине.

    - Слава меняет людей?

    - Очень. Мне известны артисты, к которым со славой пришла такая заносчивость, что и не подойдешь. Кто-то чересчур увлекается женщинами, кто-то водкой. Отказаться от соблазна трудно, все лезут в друзья, предлагают выпить, если отказываешься – обижаются, мол, не уважаешь. Тут и женщины красивые, не очень высокой нравственности тебя окружают, потому что если ты популярный, значит при деньгах. Выпил с друзьями, выпил с женщинами – через пол-года уже остановиться не можешь. Сколько замечательных артистов погубила слава.

    - Вам-то как удалось избежать соблазна?

    - Я как-то с детства выпивку не жаловал… А потом, не так уж много денег у меня было, а то может, и я спился бы. Я предпочитаю беречь здоровье, потому что дороже здоровья только лечение.

    Кошка-интригантка

    - С завистью и конкуренцией приходилось сталкиваться?

    - Конечно, наша профессия избирательна: подставишь другого, вылезешь сам, поэтому и козни чинят, и заговоры плетут, и на личном обаянии играют…Однажды актеру во время его юбилейного бенефиса на сцену выпустили кошку. А, как известно, дети и животные любого актера переиграют. Весь остаток спектакля зрители смотрели только на кошку – провал спектакля был однозначным. И все-таки плести интриги – это больше женское дело, в этом они мастерицы, особенно когда речь идет о личном влиянии.

    - А кому в вашей профессии легче живется: мужчинам или женщинам?

    - Мужчине, наверное, легче. Но мужчины тоже бывают женского рода, по характеру. Другая актриса похлещи любого мужчины, как конь, пробивает себе дорогу… Все от характера зависит, кто не выдерживает, уходит.

    - Ваша супруга не актриса?

    - Нет, она бухгалтер, мы познакомились, когда она только окончила Плехановский институт, и вот уже больше 25 лет вместе. Может быть, это и хорошо, что она не актриса, на нашу семью и одного актера хватает. Мне все-таки приятно, когда меня ждут дома, когда дом похож на дом, а не на гостиницу с вечно не разобранными чемоданами. Сюжет нашего романа довольно простой: познакомились, она мне понравилась, я сделал предложение, она согласилась. Цветы, конечно, я ей дарил, но никаких особо рыцарских выпадов с моей стороны не было, потому что я все-время пропадал в разъездах. Чувства проверяли временем и верностью. Оказалось, что я не ошибся.

    Для внутреннего пользования

    - Получается, что вы довольно поздно женились, долго выбирали, или это не первый брак?

    - Первый. А выбирал я действительно долго, видимо, потому, что перед моими глазами было немало печальных примеров – люди искусства часто разводятся. Я понял, что беда в том, что когда женщина выходит замуж, она всегда мечтает постепенно мужа изменить, но это у нее редко получается. Мужчина, когда женится, мечтает о том, чтобы жена осталась такой же на многие годы – здесь он тоже ошибается. Поэтому происходит взаимное разочарование. В нашей семье полная демократия: никто никого не пытается переделать, да и меняюсь я гораздо быстрее, чем моя Лида, потому, что я старше. Так, что все помехи для счастья ликвидированы.

    - У вас есть дети?

    - Своих нет, не судьба… А вот в кино у меня детей штук тридцать.

    - Кстати, не знаете, как сложилась судьба вашего «сына» из «Дела Румянцева»?

    - Знаю, мы долго поддерживали отношения, но как-то так получилось, что после фильма он перестал расти, и ему запретили сниматься и общаться со мной. Бабушка отмечала его рост на притолоке и заметила, что мальчик не растет. Обратились к врачу. Оказалось, это психологический транс. Дело в том, что ему кто-то сказал, мол, пока ты маленький, тебя будут снимать в кино, а когда вырастешь – перестанут. Вот он и прекратил расти. Его отлучили от кино и от меня, чтобы ничто ему не напоминало о его звездном прошлом. Прошло много лет, и случай снова свел меня с этим мальчиком, теперь уже взрослым парнем. Я его сначала не узнал – этакий хиппи с бородой и нечесаными длинными волосами, в потертых джинсах и такой же курточке. Только глаза-смородинки все те же, и рост так и остался маленьким. Он окончил художественное училище и работал учителем рисования в школе в подмосковной Перловке. Вот такой у меня «сын». Есть еще «дочь»…

    - Тоже киношная?

    - Нет, почти настоящая. На одном из концертов в Сибири ко мне подошли мужчина и девушка: «Здравствуйте Геннадий Гаврилович, я – Таня Юхтина», - представилась девушка. У меня в голове закрутились разные мысли – конечно, за долгую актерскую жизнь многие события могли стереться из памяти, но чтобы дочь… такое бы я не забыл. «Извините, - словно прочитал мои мысли мужчина, - это дочка, а я ее отец, мы Юхтины, ваши однофамильцы. Меня часто спрашивают, не брат ли я известного артиста, а я соглашаюсь, говорю, мол, да – родня. Извините нас, но мы под это родство и квартиру получили и на работе у меня привилегии всякие – я ведь тоже шофер. Спасибо вам от всей нашей семьи, и дай вам Бог здоровья и успехов». Так что, молитвами моих многочисленных «родственников» живу и работаю до сих пор. А в свободное время еще и дачу строю своими руками, там и банька есть… И когда в этой баньке собираются мои друзья, не только мужчины, тогда и рождаются истории в стиле «Декамерона»… Но это уже не для печати, а, как говорится «Для внутреннего пользования».

Катерина Романенкова, Татьяна Алексеева